ли, что он рукодельник хороший. Он шил и подшивал обувь, делал из дерева всё, что нужно по дому, утварь разную, плёл лапти и корзины. И мне было интересно, как это всё делается, я присматривалась, вникала.

 

Бабушка всегда вставала рано. Раз в неделю ночью замешивала хлеб, затем отправлялась по делам, а к восьми часам возвращалась и будила нас. Я вставала и ставила самовар. После завтрака мамин брат распределял всем обязанности. Кто куда поедет: одни на сенокос, другие на огород. Много разных работ было, из дома все уходили.

 

Когда мне было 10–12 лет, меня оставляли прибираться дома. Ещё просили понянчить детей. Была у нас пожилая бабушка Марья. Она приходила и забирала меня к себе домой, а дом у них большой и кросна (ручной ткацкий станок) стояли в избе, бабушка ткала тонкую «постельницу» (ткань для матраса). У меня был большой интерес к рукоделиям, очень хотелось научиться ткать, и только поэтому я соглашалась сидеть с маленькой девочкой. Хотя я очень старалась, но всё равно моя работа отличалась, и если я немножко посижу за станком, то бабушка приходила и ворчала: «Опять ты тут лазила!»

 

– Расскажите, пожалуйста, как Вы пришли к гончарному делу?

​

– Я родилась в Вологде, занималась там в Изостудии во Дворце культуры. Затем поехала поступать в Абрамцевское художественное училище под Москвой. Выбрала отделение керамики, чтобы не только научиться рисовать, но и получить в руки ремесло. Что такое керамика мы не знали, думали, что это – изоляторы на проводах.

 

На втором курсе у нас были занятия по гончарному делу. Когда мы проходили «гончарку», оказалось, что далеко не всем студентам это нравится. А мне как раз гончарное дело было по душе. Я по ночам бегала на гончарный круг, чтобы научиться. После окончания училища, отработав по распределению в Кабардино-Балкарии на керамическом производстве, вернулась в Вологду. Там меня определили куратором предприятий народных художественных промыслов по всей области.

 

Гончарная мастерская находилась в Грязовце, под Вологдой. Любопытно, что посуду изготавливали и расписывали по украинскому образцу. До войны посуда была большим дефицитом на Севере. Частные артели все закрылись. Государственная система не позволяла частникам работать. Встал вопрос: «Как делать хорошую посуду?» Местное начальство постановило отправить молодёжь учиться гончарному делу на Украину. Наши вологодские гончары, наверное, две бригады, совсем молодыми, в обязательном порядке выезжали на несколько месяцев учиться на Украину. Вот эти «мастера по набору» и привезли украинские узоры на север.

 

С восьмидесятого года я сотрудничаю с нашим областным музеем, участвую в экспедициях. Для того чтобы изучить традиции Сомовского промысла, поехала в Вельск, училась у потомственных мастеров из этой местности. Сейчас я работаю в Доме детского творчества в Верховажье, поддерживаю этот старинный промысел.

 

– Что для Вас важно в традициях гончарного дела?

​

– Для меня главное – не смешивать стили различных гончарных промыслов. У каждого гончарного центра есть свои отличия: Вятка ли, Каргополь, Сомово. Каждый стиль был создан в своё время, иногда благодаря конкретному мастеру, изделия которого были известны и приняты как образец. Потом они стали ассоциироваться с этим местом. Очень важно сохранять специфику каждой традиции.

 

– Каковы, по-Вашему, отношения мастера и глины, гончара и гончарного круга? Чему учит работа с глиной?

​

– Мне очень нравится, что у меня гончарный круг от старого мастера. Круг хотели выбросить, но я привела его в порядок и оставила себе. Я считаю, что гончарный круг хранит связь с предыдущими мастерами, которые на нём работали.

 

В каждом месте – своя глина, и, когда кладешь её на круг, ощущения совершенно разные. Иногда с одной получается, с другой не очень, но к глине надо привыкать. Тех, кто к глине прислушивается, она учит творить.

 

– С чего стоит начинать обучение гончарному ремеслу?

​

– Меня сейчас очень интересует ручная лепка. Любой человек, если он заинтересован и у него есть художественное чутьё, может под руководством мастера сотворить своё изделие. Я считаю, что детей или просто начинающих нужно сажать именно за ручной круг. Овладевать архаичными техниками лепки очень полезно для здоровья как психологического, так и физического.

 

Я считаю, что на детей нельзя давить, они сами должны захотеть. Я им объясняю, что глина живая. Она молчит, но с ней надо разговаривать. Глина хочет, чтобы ты сделал то, что ей надо, и тогда она обязательно отдаст тебе ту красивую вещь, которую ты задумал. Задания должны соответствовать возрасту, и, если я понимаю, что ребёнку сложно, обязательно даю ему задание попроще. На первых занятиях предлагаю детям очень простые задания: покатать шарики, колбаски, можно сделать цепочку, колечко; сжать шарик в лепешку и сделать мордочку. Потом ребёнок понимает: да это интересно! И только после этого я даю задание посложнее. У детей появляется устойчивый интерес, и если у них что-то не получается, то они к этому относятся спокойнее, и на следующее занятие приходят с огромным желанием.

 

– Как Вы считаете, востребовано ли гончарное дело в современном обществе?

​

– Гончарное дело стало ближе к искусству. Мастера, не имеющие художественного образования, становятся художниками, изучая древнюю керамику, общаясь с искусствоведами, участвуя в выставках и фестивалях. Однако важно не просто воспроизводить традиционные изделия, но создавать новые образцы гончарной продукции для современной жизни.

 

В век высоких технологий особенно ценной становится ручная работа. Это подтверждают гости нашей летней мастерской, в основном, москвичи. К нам приходят взрослые люди, с большим жизненным опытом, у некоторых и внуки уже есть. Но меня удивляет и радует, когда, беря в руки глину, они превращаются в детей, радуются, если сделают какую-нибудь рыбку или птичку. Вот это для меня тоже стало открытием, что не только дети, но и взрослые, казалось бы, случайно заглянувшие в мастерскую, получают от занятий такое огромное удовольствие. Современному человеку, забывшему о ручном труде, щедро подается радость от того, что он делает своими руками.